Стихотворения и песни разных лет

* * * Заплачу – станет сердцу легче. Расхохочусь – душою буду крепче. Естественно, никем не принуждён, хочу – смотрю на звёздный небосклон, на лик луны, смеющийся (хохочущий ), кричащий, рыдающий, безумно в мир глядящий – на суматоху дней, мельканье лет, в окно, где проступает силуэт, - бессонный силуэт мой проступает… Хочу – бреду, неведая куда, хочу – творю, неведая когда; пространству своему не знаю края. То в сторону, то вверх, то вниз срываюсь, тоскую и люблю, над бездной оступаюсь… Я свойством наделён с рожденья и навек – свободный человек. 1984 * * * Я не раб поклонения званьям и почестям, я не верю деньгам и надменным пророчествам, я не ведаю истин, сомневаясь в душе, и во что только, право же, я не верю уже. Мне смешны уверения мнимых приятелей и досужие вымыслы «доброжелателей». И, наверное, многое б я потерял, если б верил во всё, если б всем доверял. Я не слеп, чтоб не видеть дела бестолковые, я не глух, чтоб не слышать призывы бредовые. Пусть на них ярлыки грандиозных идей. Ну, а я – несознательный, я за честных людей. И в богов я не верю – в реальных обличиях; восхищаясь великим, отрицаю величия… Но я верю, я верю всей душою своей в доброту и любовь, и, конечно, в детей. И, хоть зло мне пророчит конец мироздания, я, как вечный закон, не приемлю страдания! Потому что без веры даже я не могу. И, покуда я жив, я её берегу. 1990 * * * У меня нет денег. Замыслы не те. А душе вина надо бы. Что ж – в голодном теле, да не в суете и не во плену жадобы. В суете удачу стоит ли искать? Лучше в уголке сяду я. Ни о чём не плачу – нечего терять. Тихо небеса радую. А душа – в Природу! Значит, хочет жить! Что ж её держать взаперти? Чувствую свободу сбросить и забыть тяжесть, что принёс к паперти! Светится лампадой на небе закат, в мире благодать вешняя. Ничего не надо! Я ли не богат? Вся моя душа – здешняя. Звание поэта я другим отдам, не кичась своим рубищем. Выпью же за это, - благо, есть вода. А вино – Бог даст – В будущем. 1994 В час негожий Не делятся женою ни с другом, ни с врагом. Но делятся едою и делятся вином. И в шумном балагане на выпавшем веку не утаи в кармане понюшку табаку. Пока полмира мимо сердечности идёт, она – хоть как ранима! – нам духу придаёт. И крышею, и хлебом, чем можешь, поделись. Ведь мы под добрым небом для жизни родились? Но есть скупая сытость, крадущаяся тень… Там предана открытость и страшен новый день. И Мастер позабытый хранить огонь устал. Всё. Нету Маргариты… А сфера голубая на волоске висит. Ей хищных монстров стая погибелью грозит. Сквозь пепел и могилы Глядят глаза детей… (Ты помни, друг мой милый, хоть тысячу смертей.) А тех – за грош на плаху и рубят сгоряча, или дерут рубаху последнюю с плеча. И всё гонимы люди сквозь полымя и лёд. Да там ли правда будет, куда их Рок ведёт? Став жертвой злому зверю, надеюсь: правда есть. Но всем ли я поверю, кто скажет: «Правда здесь»? И ты не будь уверен, что пересилишь Рок, коль не перепроверен и вдоль, и поперёк. Весь Мир – из параллельных миров, мирков и сот. И надо всем – в пастельных тонах небесный свод. А там… лишь бездны шорох да безответный зов… И потому мне дорог дающий хлеб и кров. И выйдя в час негожий из дому, потому хочу я быть не строже, а чутче ко всему. Хочу тебе поверить ещё раз и ещё…, открыть, вернувшись, дверь и склониться на плечо. 1999 * * * Не спеши ты с юностью прощаться. Жизнь – река, ей нужен твой ручей. Не старайся выглядеть взрослей, не пытайся зрелым показаться. Годы протекут. И не вернёшь дней далёкой юности прекрасной. Век просуетишься – всё напрасно. И обратно в реку не войдёшь. Элегия дождя Я так хочу, чтоб ты ко мне приехала. Прошу у поездов, чтоб ты приехала. Все мысли о тебе, чтоб ты приехала, приехала, приехала, приехала… А вдруг и ты меня там, где-то – ждёшь?.. Но здесь со мною ждёт тебя наш прошлый дождь. Ночами слышу шелест в тишине: «Ты, всё-таки, приехала ко мне. Ты, всё-таки, забыла о других. И вновь так близко: сон ресниц твоих, твой жаркий шёпот, влажные уста… Твоя любовь, как в юности, чиста. Ну, где же ты, когда мне так темно, когда роняю слёзы на окно? Они мерцают в щёлке меж гардин. И я один. И он совсем один.» 1983 Из юности Ты помнишь первый год? Его нельзя забыть, как то, что не могло для нас двоих не быть. Из щели – света луч. За дверью – топот ног. И на столе листок, исчёркан, но певуч. Как голос твой во мне, а мой в тебе звучал. Как тени на стене ночной дурман качал. А за окном – ручьи. А за окном – весна! И мы с тобой – ничьи, скользим над краем сна – из вдохновенных чувств в счастливые грехи, в сорвавшиеся с уст те, первые стихи. * * * Когда вечер лицо твоё спрячет в воротник свой, в сумрак таингственный, вспомнишь ты, как влюблённый мальчик целовался с тобой, единственной, как всю ночь напролёт за окнами дождь шептался с листвою юною… Добрый вечер тебе, далёкая, увезённая за фортуною. Знать бы мне лишь одно: ты – счастлива? Я хочу, чтоб была ты счастлива. Так же счастлива, как тогда… Не вернуть. Не забыть никогда. В витрине Вот прошёл неприметный прохожий, на других неприметных похожий, весь из той же материи сшит; и другим уже быть не может, и эпохою пережит. В этих буднях, в мелькающих лицах он и сам норовит сокрыться, расствориться, с толпою смешаться… Он и мне б не хотел примелькаться. Ну, а в этой душной витрине – только жалкий мазок на картине, о которой не помню дня, чтоб никто не сказал: «Мазня». 1983 У подъезда На улице зябко и хмуро. В сумраке стынут деревья. Ты кутаешься в пальтишко. Скрипочку держишь в руках. Скованность, нерешительность… Ах, время! Уходит время! Ты говоришь: «Уже поздно». И я ощущаю страх. Дай мне озябшие руки! Что для тебя мне сделать? Но ты говоришь: «Уже поздно». И, скрипку обняв, бежишь. 1984 В оркестре («Песенки») Не сразу пришло мастерство к молодому сапёру. (Афоризм) Музыканты в оркестре глядят с напряжением в ноты. Дирижёр – неприступен в своей высоте – бастион. Вновь в атаку идут скрипки, флейты, кларнеты, фаготы, трубы матики гнут, плоско шутит весёлый тромбон. В этот раз я пропал: снова в такт не попал, мне не сладить с оркестром. Все умчались вперёд. Я боюсь поглядеть на маэстро. Мне и чорт ни по чём! Но впервые – ехидное: «Но, ты!». И смеются – тромбон, скрипки, флейты, кларнеты, фаготы… Снова бой! Снова гибельный смерч над моей головою. Снова страсти сплетаются в сети коварных интриг. Снова машет суровый маэстро мне властной рукою. И, опять уличённый, я к нотам в испуге приник. Неудача! Позор! Я не стою и мелкой монеты! Дирижёр, хоть и бог, - да не все перед богом равны. Вновь в атаку идут скрипки, флейты, фаготы, кларнеты… В этот раз всё в порядке! Я счастлив до мокрой спины! ……………………. Трудно, трудно, как проза… Эх – судьба «виртуоза». 1984 Песенка про чёрную кошку («Песенки») Перешла дорогу мне чёрная кошка. Хитро улыбнулась, довольная собой. Может, просто, я уже чёкнутый немножко? Может, это кошке я кажусь такой. Кошка бед не ведает, не грустит, не плачет. Оттого-то у неё хвост всегда – трубой. А меня преследуют одни лишь неудачи, лишь одни страдания завладели мной. По ночам – видения страшные и злые, всё вокруг мерещатся чёрные коты. Ах, уже не снятся мне дали голубые и душа трепещется в лапах суеты… С той поры, за годом год, триста лет промчалось. Всё, что было-не было, поросло быльём. Сотою дорогою я миную шалость, верю суевериям, не шучу с огнём. Сон мне страшный: ждёт меня на дороге кошка, думает, как прежде: «Где ты, дорогой?» …Нет, она давно уже на другой дорожке, где, мечтая, ходит чёкнутый – другой. Песенка о Законе Ньютона («Песенки») Великий Исаак Ньютон развеял древние сомненья, когда открыл однажды он Закон земного притяженья. Так, значит, вот она – Земля, - магнитный шарик под ногами. А мы, на шарике живя, все ходим книзу головами. Закон, признаться, хоть куда! И всё на месте, и наука. Но, всё же, всё же, вот так штука – всё кувырком! Вот это да! Песенка – авиазарисовка Под нами – целый материк! И облака, как будто сказочные девы. И небо синее. И, будто Божий лик, всё время слева солнце, слева солнце, слева. Кто от восторга словно влип в окно. А кто трепещет, притворяясь неумело. Ну, а кому-то, просто, всё равно. А солнце слева, солнце слева, солнце слева. Сосед мой сник, блуждает взгляд, он вспомнил Господа и ждёт святого гнева, готов уверовать во всех святых подряд. А солнце слева, солнце слева, солнце слева. А вот товарищ, он объездил весь Восток, там у него, в коробках, рыбная консерва, оленья шкура, сувенирный рог… И всё – налево, всё налево, всё налево. Вон гражданин, чей злейший враг – «Аэрофлот», где все обманщики, грабители и стервы; ещё в Хабаровске он понял это верно, когда семь дней не выпускали самолёт. Он спит тревожно, вздулись вены на виске, бедняге снится чей-то заговор, измена, что самолёт вошёл в смертельное пике… А солнце слева, солнце слева, солнце слева. Так мы летим который час подряд, земных мечтаний короли и королевы. А небо синее и, будто божий взгляд, всё время слева солнце, слева солнце, слева… Магадан – Москва, 1985 * * * Всем сердцем я пел вам. Не спета ещё осталась лишь самая малость – последняя строчка. И всё. Ни боль, ни любовь, ни усталость. Одна лишь надежда – заветная даль – как будто на миг показалась. Ни радость, ни страсть, ни печаль – уже ничего не осталось. Всё так и проходит… Осели на дно желанья и дымные своды; и сердце обожжено, и нет ни любви, ни свободы. Окончен концерт. Угасает свеча. Осталась лишь самая малость. Но Ангел мой спрыгнул с плеча. И сил никаких не осталось… 1984 * * * Спасибо, Жизнь, тебе за всё, Земля моя, Звезда моя, - за то, что существую я, за то, что сердцу горячо, за безрассудства, за скитанья, любови светлой ожиданья, за все несбыточные грёзы – без маски «Смех» и маски «Слёзы»! Окуджава Родной поэт и сердцу близкий, спой нам о таинствах души, про свой Арбат, про двор тифлисский, о маме нежно расскажи. Война что гнула – не согнула. Лишь сердце кровью облила… Надежда руку протянула, Любовь и Вера – два крыла. Живи! Неси себя сквозь годы в тот каждый век и в каждый час, где судьбы разные у нас, а души родственной природы. 1986 * * * Поезда, уходящие вдаль от ночного вокзала, тишину оглушая, в пространство вонзают гудки. Я тебя, дорогая, люблю. Ты, конечно, устала. Ну, а дали солдатские всё ещё так далеки. Ни часы, ни минуты, ни дни я уже не считаю, хоть, по старой привычке, кресты в календарик пишу. Я со стуком колёс своё смутное время сверяю и, глядя на дорогу, помалу стишками грешу. Знать, не вечна она, та разлука, что нам предстояла. Время бездной казалось. Два года – нешуточный срок. А полгода – пустяк, - если сравнивать с жизнью, - так мало, что, боюсь, я могу не закончить последний стишок:)… Потерпи ещё. Время бежит. Поезда пролетают, Исчезают за далью…, как будто из жизни года. Очень жаль, что года эти так же и нас покидают, и, увы, нам с тобой не вернуть их назад никогда. …Помнишь, как мы прощались на шумном перроне когда-то? Как тебя я любил! И с годами любовь всё сильней. Лето, мимо лети, осень просится в сердце солдата. И зовут поезда за пределы неволи моей. 1987 Солдатские песни 1.Весенняя песня Уходящим в Афганистан Никуда не уйти от Закона Природы: вновь весна над землёю, снова песни скворца… Мы устало несём наши годы-невзгоды по военным дорогам в ожиданьи конца. Сапоги, сапоги, будто громы, грохочут, в их размеренном топоте – наши сердца; им шагать да шагать, то ли дни, то ли ночи, далеко-далеко от родного крыльца. Мы шагаем, шагаем между адом и раем; мы – голодное племя, одичавший табун, каждый нрав навиду, каждый нерв возбуждаем, всё шагаем, шагаем, как в безумном бреду. По весне, по весне мы промчимся скорее и, глаза отведя, не покажем стыда, как звериное стадо, мы её одолеем, мы от этой весны не оставим следа! Под свирепую дробь, флейт презрительный свист мы чертями идём вслед за призраком славы. А вверху, над землёй, - ослепительный диск, будто огненный взгляд, беспощадный, кровавый. А куда мы идём, для чего мы страдаем, если нас не простят, если нас не поймут? Ах, зачем, ну зачем мы весну убиваем и какие враги нам её отдадут? Потому что мы все – неприступные скалы, мы – седые снега да холодные льды, потому что идём мы за призраком славы, за погибелью ранней весне вопреки. Не прольются дожди и не выпадут росы. Мы растопчем весну, стихнут песни скворца… Неразгаданный смысл наболевших вопросов мы не в силах постичь до конца, до конца. 1986 2.Пели песню солдаты «Открывайте рот на ширину приклада, так, чтобы видно было ваше трепещуее сердце, которое вы всегда готовы отдать за Родину!» Из речи комбата Пели песню солдаты на плацу по весне. От жары автоматы прилипали к спине. Пели песню гвардейцы так, что – эх, твою мать!, чтоб солдатское сердце было в глотке видать. На трибуне комбаты. Впереди командир. Как икона, солдату – офицерский мундир. И поют батальоны славу, верность и лесть, командирскому трону отдают свою честь. То не отзвук баталий, то не пушечный гром. Мы ещё не стояли перед смертью лицом. И не верится даже, что в смертельном огне, если только прикажут, мы умрём по весне. Нам война – не отрада, но солдат есть солдат. Но не верит парадам даже грозный комбат. Во стоит, посерёдке, боевой командир, и мы рвём себе глотки, прославляя мундир! Лишь бы смертную чашу нам испить не пришлось, лишь бы женщины наши нас любили до слёз, если б только не подлость, если б только не лесть, а солдатская гордость и солдатская честь! – Мы бы песню сложили не про эту весну, мы б с тобой победили и презрели б войну, и в единстве, и в братстве миллионов сердец уж смогли б разобраться, что по чём, наконец: Что не умерла вера и что дружба – не лесть, и что служит примером офицерская честь, что нельзя в нас не верить, нас любить не до слёз! Хоть не вольно мы пели, но страдали всерьёз. И солдату, солдату не дано выбирать. На трибуне комбаты нас зовут умирать. Небеса голубые… Впереди – трудный путь. А за нами – Россия, - не забудь, не забудь. 1987 4.Баллада о солнце Всё ведь было, как обычно: мелкий дождь, хлеставший в лица, кто-то выл в окрестных трубах, чем-то жутко скрежетал, дикий ветер от тоски под шинель хотел забиться, где в мучительном томленьи скорбный дух мой изнывал. Всё ведь было, как обычно: и сознательность, и твёрдость, шёл торжественно и строго на плацу за строем строй; и, казалось, вот она – наша праведная гордость!… Вдруг сквозь тучи просочился лучик солнца золотой! И от яркого свеченья просветлялись наши взоры, и невольный тихий ропот весь Порядок разрушал. Но возможно ли поведать, как боялись мы позора – чтобы кто-то нас, сердешных, в ту минуту увидал! Солнце светит над землёю, солнце радует и мучит, а в глазах горит надежда, и отчаянье – в душе. Только вновь над головами ветер гонит злые тучи. И последний ясный лучик покидает нас уже… «Становись! Равняйсь!» И снова – дан приказ – шагаем вногу; и, как будто, в нашей жизни ничего другого нет; и, как будто, нам осталось этой жизни так немного, что на этой нашей жизни весь сошёлся клином свет! …………………………………………………. Когда снова из-за тучи солнце землю осветило, стихли пламенные страсти и биение сердец. Будто не было совсем нашей гордости и силы, будто всё, что с нами было, позабылось наконец… 1987 4.Ветер перемен. Год 1986 Родиону Тихомирову …А ночью пили водку. Мы – матросы на старом судне, впавшем в крен. Эх, нам бы сесть в послушную лодку, взять курс навстречу ветру перемен! И семь футов под килем! Вперёд, братцы, вперёд! Вспомним всё, что забыли, сбросим всё, что гнетёт! На вёсла наляжем дружно, наперекор волне! Знаем, куда нам нужно идти на своём челне,- туда, где назло стихиям, назло всем диким ветрам, идут корабли голубые к счастливым своим берегам! Солнечным бризом полнятся крепкие паруса! Сбудется всё, исполнится, свершатся все чудеса! Хватит нам церемониться, хватит напрасно ждать, время пришло опомниться, время прошло молчать. -Ты был труслив и холоден, всю жизнь пресмыкался рабом, боясь получит по морде, за что наделён горбом. -А ты жил в беспечном блаженстве, всё обещал и лгал, строил себе благоденствие тем, что на всех плевал. ……………………………………… Да, нас лишь время рассудит… Но правда своё возьмёт! Верю я: светлым будет завтрашний наш поход! Дружно мы тянем тросы! Но, судно-то впало в крен. Жаль, мы лишь только матросы на корабле перемен. Да если б не наши раны и вездесущий обман… Ну-ка, налей в стаканы, если не слишком пьян… 1986 Ночное песнопенье Ночное песнопенье не только для мольбы... Оно – уже спасенье на краешке судьбы. Отплачется, уймётся мой каждодневный вздор, когда в тиши прольётся высокий чистый хор. За небытьём, за гранью потусторонних сфер живу очарованьем таинственных химер. В журчанье вечных звуков, под неумолчный зов и радости, и муки равно принять готов. Как сущее всё бренно, разрешено давно, так вечно и нетленно духовное зерно. И горе страх теряет, что счастья больше нет, когда он возникает в душе – небесный свет, - когда мои познанья ничтожны и смешны, когда предначертанья единственно важны, когда Любовь прекрасна и властна над судьбой, и ей одной всечасно я жертвую собой! 1986 * * * Я прогнал с лица тень дневных забот, посмотрел на мир ясным взором... А в моём дому грусть-печаль живёт, донимает всех злым укором. Ах, светла душа и возвышенна! Отчего ж печаль её гложет? Оттого ль, что прочности лишена и от бед укрыться не может? Я, погрязший в мелких своих делах, оглянулся в поисках веры. А в моём дому поселился страх, всюду бродят злые химеры. Ах, светла душа и возвышенна! Но сильны и злы пережитки. И, конечно, совесть унижена, и, конечно, честность в убытке. За окном, едва лишь сгустился мрак, всё – пространство. Вольному – воля. А в моём дому всё, увы, не так, ускользнула ниточкой доля. Ах, светла душа! Но от всех потерь и обид людских я немею. Воспарил бы я. Да куда теперь, когда столько груза имею? Затихают звуки в моём дому. Спи, кто может, Бог да не бросит. И меня, невидного никому, будто пожалел, и возносит... Чудится: лечу я, держа в горсти каплю моря, камушек суши. Посмотри, Отец мой, я отгостил там, где тонут в омуте души. 1987